— Что, няня здорова?… А Аким Петрович?… А батюшка? — с участливым любопытством осведомлялся муж, весь подавшись вперед своей стройной фигурой, чтобы хорошенько расслышать то, что говорил кучер.
— Слава Богу, все здравствуют, Сергей Вадимович. Анна Степановна наказывали завтра в слободу сходить к батюшке, чтобы, значит, молебен отслужить… Эй вы, соколики! — неожиданно прикрикнул он на лошадей.
Ровная и белая, как скатерть, дорога мягко стлалась среди полей, покрытых сплошной пеленою снежных сугробов. Где-то далеко впереди мелькали яркие точки многих огоньков.
— Это Насиловка, наша слобода, — пояснил Сергей, уловив мой взор, прикованный к огненным точкам.
— Ась? — повернул к нам улыбающееся лицо возница.
— Не тебе — правь, голубчик. Я молодой барыне объясняю, где наши места находятся, — ласково сказал ему Сергей, и, протянув руку вперед, в противоположную от огней сторону, добавил, — а вот и "Довольное".
Я посмотрела по указанному мне направлению. Благодаря светлой лунной ночи, можно было различить группу деревьев, темным пятном выступавших в стороне от дороги. Чуть заметная полоса света пронизывала их таинственно-молчаливую чащу.
— "Довольное"… — эхом повторила я за мужем и невольно мысленно прибавила себе, — "моя тихая пристань, мой очаг, где я должна буду положить начало прочному семейному счастью, о котором говорила tante Lise.
И мне вдруг стало страшно от близости этой пристани, этого неизвестного близкого будущего, прикрытого от меня непроницаемой завесой судьбы. Все там, за этой группой деревьев темнеющего парка, закрывающих своими ветвями старое гнездо водовского рода, было мне чуждо и незнакомо. Ведь ни няни, выходившей два поколения, ни старого управляющего, полвека прожившего в этом неведомом мне "Довольном", я не знала, как мало познала, в сущности, и человека, везущего меня в свое родовое гнездо и соединенного со мною тесными узами брака.
Но его я любила беспредельной большой любовью, и это мое чувство к нему как бы сближало меня с ним легче и тесней.
Лошади, усталые и разгоряченные быстрым бегом внезапно остановились у крыльца. В доме замелькали приветливые огоньки, забегали люди. Кто-то выскочил на крыльцо и с плачем повис на руках Сергея. Откуда-то со стороны флигеля бежал старичок-управляющий, размахивая руками и крича нам что-то издали, чего мы не могли ни понять, ни расслышать в общей суматохе. Эта встреча и волновала, и смущала меня, как волнуют и смущают обыкновенно такие встречи с незнакомыми людьми. Две борзые, Бог весть, когда и откуда выскочившие, с ласковым взвизгиванием кинулись к Сергею. А он целовал единовременно и няню, и Акима Петровича и здоровался с прислугой, и гладил собак, и, казалось, вовсе забыл в эту минуту обо мне. А я стояла, одинокая и беспомощная, на крылечке, занесенном снегом, и чувствовала себя ненужной и чуждой всем этим людям, бурно приветствовавшим моего мужа.
Наконец его взгляд встретился с моим.
— Наташа, — вибрирующим от волнения голосом позвал он меня, — позволь тебя познакомить с моими друзьями: это няня, моя старушка, а это мой верный друг Аким Петрович…
Потом, дав мне поздороваться с ними, он назвал мне поочередно прислугу, высыпавшую на крыльцо.
— Что, Марьюшка, — обратился он к полной пожилой женщине и похлопал ее по плечу, — что детки?
— Да что, батюшка-барин, им сделается, работают… Что им делать-то больше? — ответила она, ни на минуту не переставая оглядывать меня, как невиданного, диковинного зверька.
Анна Степановна низко поклонилась мне в пояс. Аким Петрович сорвал с головы шапку с наушниками и приложился к моей руке поверх теплой перчатки. Его примеру намеревалась последовать и прислуга, но Сергей, видя мое смущение, выручил меня.
— Ну, ну, пойдем в дом, а то вы мне мою молодую жену заморозите, — шутливо обратился он ко всем сразу и, подав мне руку, повел в сени.
Пока старый слуга Потапыч в жарко натопленной прихожей освобождал меня от теплого платья, я могла рассмотреть своих новых знакомых. У старой няни было строго-ласковое лицо, какое обыкновенно пишут на иконах. Есть такие лица, которые можно и любить, и бояться в одно и то же время. Их нельзя позабыть после первой же встречи, они и ласкают, и взыскивают в одно и то же время. Управляющий, Роговцев, был маленький седенький старичок, незначительный и слабый на вид, но, тем не менее, сумевший в продолжение долгих лет охранять интересы водовского имения. Благодаря только его неустанному труду, процветало "Довольное" и целые поколения барского рода могли бы существовать на доход от него. Сергей отзывался о Роговцеве всегда как о человеке образцово-честном, опытном и пунктуальном. Настроенная в его пользу еще до встречи с ним, я не могла не приласкать старика самым теплым приветствием. Няня Анна Степановна понравилась мне не меньше, но какая-то затаенная сдержанность по отношению ко мне замечалась в каждом ее слове и невольно удерживала меня от проявления искренней, доверчивой ласки.
Громадный пустынный дом моего мужа имел свою своеобразную прелесть. Большие комнаты старой архитектуры с тяжелою, громоздкою и красивою мебелью, со сводчатыми потолками давали невольную пищу фантазии. Я, буквально выросшая на романах Вальтера Скотта, не могла не любить этой таинственности, заставляющей пылко разгораться мое воображение и волновать и без того впечатлительную душу.
Жилые комнаты казались чудесным оазисом среди громадной пустыни старого дома. Всегда аккуратный и экономный Аким Петрович не пожалел на этот раз ни труда, ни средств, чтобы придать им вид уютного гнездышка. Стены, обитые веселеньким кретоном, старые, но еще годные дорогие ковры, собранные сюда, очевидно, со всего дома, уютная новенькая мебель — все это не могло не удовлетворить моего нетребовательного вкуса.