А рядом неуместно заботливая Лили шептала мне своим звонким голоском:
— Не забудь первой встать на коврик, Тася.
"Зачем? к чему? на какой коврик?" — вихрем пронеслось в моем мозгу. И я тут же вспомнила старое поверье, что тот из брачущихся, кто войдет первым на кусок розового атласа, тот и будет главою в супружеской жизни. О, мне этого не надо совсем!
Я ничего не понимала, позабыв все напутствия кузины, пояснявшей мне в сотый раз то, что я должна была делать во время обряда. Я даже забыла в эту минуту о том человеке, который сейчас, сию минуту будет признан моим мужем перед лицом церкви и этой нарядной, пышной толпой. Как ни странно, но впечатление, захватившее меня при входе в храм, заслонило в моем сознании даже его образ. Точно действующим лицом этого жизненного эпизода была одна я, а он, мой дорогой, милый, был только неизбежным дополнением венчального акта. И только когда священник торжественно подвел кого-то близко-близко ко мне и, соединив наши руки, повел нас за собою к аналою, только тогда моя мысль прояснилась в отуманенной голове и я поняла, что рядом стоящий "кто-то" — мой муж перед людьми и Небом; что он, а не кто другой, поднял во мне мое до сих пор приниженное самолюбие, уравнял меня с другими, имеющими право на любовь и счастье, и показал всей этой праздно глазеющей толпе, что я достойна его чувства, достойна его выбора.
Горячая волна безграничной любви, смешанной с благодарностью, захватила меня. Сладкое умиление наполнило сердце.
"Возложил еси на главы венцы", — выводили, между тем, певчие на клиросе, и это пение радостным и стройным эхо откликалось где-то в глубине моей души.
При обмене колец мои пальцы коснулись руки Сергея, и я почувствовала умышленное пожатие его руки. Он как бы хотел придать мне мужества. Слезы безграничного счастья навернулись мне на глаза.
И тут только я решилась взглянуть на мужа. Он был серьезен, бледен и, казалось, волновался не менее меня, но при виде моего просветленного, счастливого лица чуть-чуть улыбнулся мне в ответ и вторично пожал мою руку.
Обряд кончился.
Мой муж подал мне руку и мы пошли на амвон принимать поздравления приглашенных гостей.
Я благословляла Сергее за то, что он не поддался увещаниям tante Lise и, вместо предлагаемой поездки за границу, решил увезти меня в свое имение, находящееся в Курской губернии, ссылаясь на разом обуявшую его лихорадку работы. Мне так хотелось посмотреть его гнездышко в глуши.
Большая часть приглашенных собралась на вокзал проводить нас. Tante Lise простилась со мною дома.
Что-то похожее на ласку мелькнуло на миг в ее строгих глазах, когда она перекрестила меня в последний раз, напутствуя на неведомый путь моей супружеской жизни, но только на один миг. Она тотчас же оправилась от непривычного ей порыва и заговорила своим обычным сухим тоном светской дамы.
— Помните, милая Тася, счастье семейной жизни зависит вполне только от нас, женщин! Постарайтесь же устроить его прочно и твердо!
— Постараюсь, ma tante, — целуя ее сухую руку, произнесла я и тут же горячо поблагодарила ее за все ее заботы обо мне.
Все-таки, несмотря на свою сдержанность и внешнюю сухость, tante Lise по своему любила меня.
— Смотрите, чтобы вас волки не съели! — шутил на вокзале Вива, негодовавший на моего мужа за то, что он решил запереться на долгие месяцы в деревне.
Решено было, что они с Лили приедут к нам летом, а также и милая Кити, погостить.
С третьим звонком мы поспешили в купе, сплошь заваленное букетами и ящиками конфет, неизбежным приношением друзей.
— A bientot, Тася! — кричала мне Лили, кивая хорошенькой головкой.
— Милая! — чуть слышно шепнула мне моя новая подруга, Кити.
Ее глаза были влажны.
Поезд тронулся. Оставшиеся на дебаркадере закивали головами, закричали последние приветствия. Я стояла на площадке перед дверью вагона и весело улыбалась толпе провожатых. Мне было и жалко, и радостно в одно и то же время покидать холодный город, где я так печально провела лучшие годы своей юности. Позади меня осталось теперь все пережитое мною — хорошее ли, или дурное, но уже промелькнувшее мимо. Впереди "нечто" неведомое и неизбежное манило издали своим таинственным и загадочным взором.
"От нас, женщин, зависит счастье семейной жизни", — послышались мне сквозь гул колес и шум локомотива слова сказанные tante Lise.
"Да, да, я завоюю мое счастье, если это зависит от меня только!" — мысленно воскликнула я и, доверчиво улыбаясь подошедшему мужу, вошла в вагон.
Ласковый, теплый февральский вечер нежно дохнул мне в лицо, когда в сопровождении мужа, я вышла из вагона на маленькой станции не доезжая Курска.
Полтора суток, проведенные в дороге, промчались, как сон.
Сергей был такой предупредительный, заботливый и добрый. Что-то сердечное, родное проглядывало в его отношениях ко мне. В первый же вечер, проведенный с ним в вагоне, я рассказала ему о своем отце, о котором еще никогда ни с кем не говорила.
В Москву мы приехали ранним утром и, не останавливаясь ни на час в старой русской столице, поспешили на Курский вокзал.
Около одиннадцати часов вечера поезд привез нас на станцию "Колонтаевку", в трех верстах от которой находилось имение Сергея.
За нами выслали лошадей, чудесную серую в яблоках тройку. Круглолицый парень-возница, сидевший на козлах, широко осклабился, завидя Сергея.
— Честь имею поздравить барин, — приветствовал он мужа и, ударив вожжами по спинам застоявшихся лошадок, пустил их быстрой рысью.